Неточные совпадения
С тех пор как поэты пишут и женщины их читают (за что им глубочайшая благодарность), их столько раз называли
ангелами, что они в самом
деле, в простоте душевной, поверили этому комплименту, забывая, что те же поэты за деньги величали Нерона полубогом…
А знаешь, в солнечный
день из купола такой светлый столб вниз идет, и в этом столбе ходит дым, точно облака, и вижу я, бывало, будто
ангелы в этом столбе летают и поют.
— Поздравь меня, — воскликнул вдруг Базаров, — сегодня 22 июня,
день моего
ангела. Посмотрим, как-то он обо мне печется. Сегодня меня дома ждут, — прибавил он, понизив голос… — Ну, подождут, что за важность!
Тусклое солнце висело над кладбищем, освещая, сквозь знойную муть, кресты над могилами и выше всех крестов, на холме, под сенью великолепно пышной березы, — три ствола от одного корня, — фигуру мраморного
ангела, очень похожего на больничную сиделку, старую
деву.
— Знаю, знаю, мой невинный
ангел, но это не я говорю, это скажут люди, свет, и никогда не простят тебе этого. Пойми, ради Бога, чего я хочу. Я хочу, чтоб ты и в глазах света была чиста и безукоризненна, какова ты в самом
деле…
— Какая, в самом
деле, здесь гадость! — говорил он, оглядываясь. — И этот
ангел спустился в болото, освятил его своим присутствием!
Я говорю только о себе — не из эгоизма, а потому, что, когда я буду лежать на
дне этой пропасти, вы всё будете, как чистый
ангел, летать высоко, и не знаю, захотите ли бросить в нее взгляд.
— Поздравляю с новорожденной! — заговорила Вера развязно, голосом маленькой девочки, которую научила нянька — что сказать мамаше утром в
день ее
ангела, поцеловала руку у бабушки — и сама удивилась про себя, как память подсказала ей, что надо сказать, как язык выговорил эти слова! — Пустое! ноги промочила вчера, голова болит! — с улыбкой старалась договорить она.
Идея о том, что я уже
дня три-четыре не видал его, мучила мою совесть; но именно Анна Андреевна меня выручила: князь чрезвычайно как пристрастился к ней и называл даже мне ее своим ангелом-хранителем.
Им совершенно тоже известно, что у Федора Павловича конверт большой приготовлен, а в нем три тысячи запечатаны, под тремя печатями-с, обвязано ленточкою и надписано собственною их рукой: «
Ангелу моему Грушеньке, если захочет прийти», а потом,
дня три спустя подписали еще: «и цыпленочку».
Аграфена Александровна,
ангел мой! — крикнула она вдруг кому-то, смотря в другую комнату, — подите к нам, это милый человек, это Алеша, он про наши
дела все знает, покажитесь ему!
— Ах, Рахметов, вы были добрым
ангелом не для одного моего аппетита. Но зачем же вы целый
день сидели, не показывая записки? Зачем вы так долго мучили меня?
Вот послезавтра увидишь, какого мы бычка ко
дню моего
ангела выпоили!
Да и в самом
деле, разве не обидно было, например, Фролу Терентьичу Балаболкину слышать, что он, «столбовой дворянин», на вечные времена осужден в аду раскаленную сковороду лизать, тогда как Мишка-чумичка или Ванька-подлец будут по райским садам гулять, золотые яблоки рвать и вместе с
ангелами славословить?!
Объяснение отца относительно молитвы загорелось во мне неожиданной надеждой. Если это верно, то ведь
дело устраивается просто: стоит только с верой, с настоящей верой попросить у бога пару крыльев… Не таких жалких какие брат состряпал из бумаги и дранок. А настоящих с перьями, какие бывают у птиц и
ангелов. И я полечу!
Вот твой
ангел господу приносит: «Лексей дедушке язык высунул!» А господь и распорядится: «Ну, пускай старик посечет его!» И так всё, про всех, и всем он воздает по
делам, — кому горем, кому радостью.
И тихого
ангела бог ниспослал
В подземные копи, — в мгновенье
И говор, и грохот работ замолчал,
И замерло словно движенье,
Чужие, свои — со слезами в глазах,
Взволнованны, бледны, суровы,
Стояли кругом. На недвижных ногах
Не издали звука оковы,
И в воздухе поднятый молот застыл…
Всё тихо — ни песни, ни речи…
Казалось, что каждый здесь с нами
делилИ горечь, и счастие встречи!
Святая, святая была тишина!
Какой-то высокой печали,
Какой-то торжественной думы полна.
— Пропустим по рюмочке,
ангел мой, стомаха ради и частых недугов, — бормотал он, счастливый предстоящим серьезным
делом.
— Третьего
дня, — отвечала она тем же ласковым голосом из пьесы «В людях
ангел».
— Ну, так я,
ангел мой, поеду домой, — сказал полковник тем же тихим голосом жене. — Вообразите, какое положение, — обратился он снова к Павлу, уже почти шепотом, — дяденька, вы изволите видеть, каков; наверху княгиня тоже больна, с постели не поднимается; наконец у нас у самих ребенок в кори; так что мы целый
день — то я дома, а Мари здесь, то я здесь, а Мари дома… Она сама-то измучилась; за нее опасаюсь, на что она похожа стала…
Про Еспера Иваныча и говорить нечего: княгиня для него была святыней,
ангелом чистым, пред которым он и подумать ничего грешного не смел; и если когда-то позволил себе смелость в отношении горничной, то в отношении женщины его круга он, вероятно, бежал бы в пустыню от стыда, зарылся бы навеки в своих Новоселках, если бы только узнал, что она его подозревает в каких-нибудь, положим, самых возвышенных чувствах к ней; и таким образом все
дело у них разыгрывалось на разговорах, и то весьма отдаленных, о безумной, например, любви Малек-Аделя к Матильде […любовь Малек-Аделя к Матильде.
— От тебя бежала, — отвечала Мари, — и что я там вынесла — ужас! Ничто не занимает, все противно — и одна только мысль, что я тебя никогда больше не увижу, постоянно грызет; наконец не выдержала — и тоже в один
день собралась и вернулась в Петербург и стала разыскивать тебя: посылала в адресный стол, писала, чтобы то же сделали и в Москве; только вдруг приезжает Абреев и рассказал о тебе: он каким-то ангелом-благовестником показался мне… Я сейчас же написала к тебе…
— То — цари, это другое
дело, — возразил ей Вихров. — Народ наш так понимает, что царь может быть и тиран и
ангел доброты, все приемлется с благодарностью в силу той идеи, что он посланник и помазанник божий. Хорош он — это милость божья, худ — наказанье от него!
Наташа, голубчик, здравствуй,
ангел ты мой! — говорил он, усаживаясь подле нее и жадно целуя ее руку, — тосковал-то я по тебе в эти
дни!
— О боже мой! — вскрикнул он в восторге, — если б только был виноват, я бы не смел, кажется, и взглянуть на нее после этого! Посмотрите, посмотрите! — кричал он, обращаясь ко мне, — вот: она считает меня виноватым; все против меня, все видимости против меня! Я пять
дней не езжу! Есть слухи, что я у невесты, — и что ж? Она уж прощает меня! Она уж говорит: «Дай руку, и кончено!» Наташа, голубчик мой,
ангел мой,
ангел мой! Я не виноват, и ты знай это! Я не виноват ни настолечко! Напротив! Напротив!
— А ты как думала, дурочка! Ведь я на государственной службе состою и, следовательно, несу известные обязанности. Государство, мой друг, не шутит. Оно уволило меня на двадцать восемь
дней, а на двадцать девятый
день требует, чтоб я был на своем посту. Ступай же,
ангел мой, и постарайся заснуть! В десять часов я тебя разбужу, ты нальешь мне чаю, а в одиннадцать часов я беру шляпу и спешу в департамент!
— Ты бы вот, дурачок, подумал, что завтра, мол,
день барынина
ангела; чем бы, мол, мне ее, матушку, порадовать!
Шифель. Шалун! а зачем же было поступать так неосторожно?.. ну, да бог милостив, как-нибудь
дело устроится: князь у нас человек души необыкновенной; это, можно сказать,
ангел, а не человек…
Кончилось
дело, «
ангел вы мой», тем, что в ссору вступился протоколист, мужчина вершков этак четырнадцати, который тем только и примирил враждующие стороны, что и ту, и другую губительнейшим образом оттузил во все места.
Так и сделалось, и я пробыл на Кавказе более пятнадцати лет и никому не открывал ни настоящего своего имени, ни звания, а все назывался Петр Сердюков и только на Иванов
день богу за себя молил, через Предтечу-ангела.
— Захар Иваныч! — сказал я, — торжествуя вместе с вами
день вашего
ангела, я мысленно переношусь на нашу милую родину и на обширном ее пространство отыскиваю скромный, но дорогой сердцу городок, в котором вы, так сказать, впервые увидели свет.
— Вы не отвечаете? очень рад! Будемте продолжать. Я рассуждаю так: Мак-Магон — бесспорно добрый человек, но ведь он не
ангел! Каждый божий
день, чуть не каждый час, во всех газетах ему дают косвенным образом понять, что он дурак!!! — разве это естественно? Нет, как хотите, а когда-нибудь он рассердится, и тогда…
— По случаю
дня ангела-с. Хоть и в иностранных землях находимся, а все же честь честью надо
ангелу своему порадоваться. В русском ресторане-с.
В
деле религии он заявляет претензию, чтоб бог, без всяких с его стороны усилий, motu proprio [по собственному почину] посылал
ангелов своих для охраны его.
— Не езди, душечка,
ангел мой, не езди! Я решительно от тебя этого требую. Пробудь у нас целый
день. Я тебя не отпущу. Я хочу глядеть на тебя. Смотри, какой ты сегодня хорошенький!
Он мысленно пробежал свое детство и юношество до поездки в Петербург; вспомнил, как, будучи ребенком, он повторял за матерью молитвы, как она твердила ему об ангеле-хранителе, который стоит на страже души человеческой и вечно враждует с нечистым; как она, указывая ему на звезды, говорила, что это очи божиих
ангелов, которые смотрят на мир и считают добрые и злые
дела людей; как небожители плачут, когда в итоге окажется больше злых, нежели добрых
дел, и как радуются, когда добрые
дела превышают злые.
— «И
ангелу Лаодикийской церкви напиши: так говорит Аминь, свидетель верный и истинный, начало создания божия. Знаю твои
дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если б ты был холоден или горяч! Но поелику ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст моих. Ибо ты говоришь: я богат, разбогател, и ни в чем не имею нужды, а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг».
Любя праздновать
день своего
ангела с некоторою торжественностью, Егор Егорыч делал прежде для дворовых и ближайших крестьян своих пир с водкой и пивом и оделял их подарками, но нынешний раз ничего этого не было.
На третий
день они обрели пустое здание, которое
ангел разрушил и вместо него построил новое.
Во второй
день они пришли к другому странноприемлющему мужу, и тот пожелал, чтобы они благословили его сына; но
ангел, взяв отрока за гортань, задушил его.
Я унес от этой женщины впечатление глубокое, новое для меня; предо мною точно заря занялась, и несколько
дней я жил в радости, вспоминая просторную комнату и в ней закройщицу в голубом, похожую на
ангела. Вокруг все было незнакомо красиво, пышный золотистый ковер лежал под ее ногами, сквозь серебряные стекла окон смотрел, греясь около нее, зимний
день.
— Господи благослови! Со
днем ангела-хранителя! — и тоже подал имениннице в двух перстах точно такую же просфору, какую несколько минут назад принес Ахилла, проговорив: — Приимите богородичную просфору!
— Право, Семен Иваныч, я благодарен вам за участие; но все это совершенно лишнее, что вы говорите: вы хотите застращать меня, как ребенка. Я лучше расстанусь с жизнию, нежели откажусь от этого
ангела. Я не смел надеяться на такое счастие; сам бог устроил это
дело.
— Неужели вы изволили забыть, что завтра семнадцатого сентября,
день вашего
ангела, богомудрой Софии и дщерей ее — Любви, Веры и Надежды!
Оставшись один, Андрей Ефимыч предался чувству отдыха. Как приятно лежать неподвижно на диване и сознавать, что ты один в комнате! Истинное счастие невозможно без одиночества. Падший
ангел изменил Богу, вероятно, потому, что захотел одиночества, которого не знают
ангелы. Андрей Ефимыч хотел думать о том, что он видел и слышал в последние
дни, но Михаил Аверьяныч не выходил у него из головы.
— В окошко-то? Должно, угодник божий или
ангел. Потому акромя некому… Когда мы выехали со двора, на улице ни одного человека не было… Божье
дело!
Егорушка лежал на спине и, заложив руки под голову, глядел вверх на небо. Он видел, как зажглась вечерняя заря, как потом она угасала; ангелы-хранители, застилая горизонт своими золотыми крыльями, располагались на ночлег;
день прошел благополучно, наступила тихая, благополучная ночь, и они могли спокойно сидеть у себя дома на небе… Видел Егорушка, как мало-помалу темнело небо и опускалась на землю мгла, как засветились одна за другой звезды.
— Таня, — воскликнул он, — если бы ты знала, как мне тяжело видеть тебя в этом положении, как ужасно мне думать, что это я… я! У меня сердце растерзано; я сам себя не узнаю; я потерял себя, и тебя, и все… Все разрушено, Таня, все! Мог ли я ожидать, что я… я нанесу такой удар тебе, моему лучшему другу, моему
ангелу — хранителю!.. Мог ли я ожидать, что мы так с тобой увидимся, такой проведем
день, каков был вчерашний!..
Мы не любим, синьор, когда о наших
делах пишут в газетах языком, в котором понятные слова торчат редко, как зубы во рту старика, или когда судьи, эти чужие нам люди, очень плохо понимающие жизнь, толкуют про нас таким тоном, точно мы дикари, а они — божьи
ангелы, которым незнаком вкус вина и рыбы и которые не прикасаются к женщине!
А то увидит она в солнечный
день, как «из купола светлый такой столб вниз идет, и в этом столбе ходит дым, точно облака», — и вот она уже видит, «будто
ангелы в этом столбе летают и поют».